Дмитрий Рогозин: «Нужно идти на риск, иначе мы не выйдем за пределы привычных возможностей»

О влиянии передовых технологий на военную сферу и мирные отрасли промышленности нашему изданию рассказал Дмитрий Рогозин, известный российский политик и государственный деятель, руководитель группы военно-технических советников «Царские волки», глава «Роскосмоса» в 2018–2022 годах, заместитель председателя правительства РФ и председатель коллегии Военно-промышленной комиссии РФ в 2011–2018 годах.

— Дмитрий Олегович, вы человек, который способствовал развитию инноваций в России в течение многих лет, а если говорить о вашей семье, вашем отце, то к научно-техническому развитию страны ваша семья причастна уже более полувека. В своем Telegram-канале вы написали, что ваш отец — Олег Рогозин — возглавлявший Управление перспективных исследований службы вооружения Минобороны СССР говорил, что войны будущего будут выигрывать не двухметровые спортсмены, а «очкарики», причем не отходя от своего рабочего стола. Как можно сегодня расшифровать эти слова и насколько важны инновации, в том числе на поле боя?

— Советские военные предвидели направление эволюции вооруженной борьбы, и эти слова отец мне сказал, когда я еще в школе учился, то есть в конце 1970-х годов. Я их тогда запомнил, потому что очень удивился. Ведь слова не очень коррелировали с образом советского военнослужащего — спортивного, подтянутого. Честно скажу, даже не очень поверил в такой прогноз. А потом все последующие годы убеждался в правоте отца и его товарищей, потому что, действительно, техника становится более изощренной, более требовательной к обслуживанию и эксплуатации, напичканной электроникой, а это требует больше не физической силы, а умственной подготовки бойцов.

В качестве примера далеко ходить не нужно — посмотрите, какую колоссальную роль на поле боя играет сегодня робототехника, прежде всего беспилотная. Дроны вдохнули новую жизнь в артиллерию, придали обычным артиллерийским вооружениям — ствольным и реактивным — возможность использовать меньшее количество снарядов для поражения большего количества целей именно за счет того, что беспилотники, стали обозревать поле боя, выявлять по приоритету наиболее, как мы говорим, «жирные» цели, корректировать огонь.


Сегодня операторы БПЛА на поле боя позволяют увязывать воедино силы и средства различных соединений воинских частей в рамках единого «оркестра». И это очень интересный вывод, который, в общем-то, раньше мы не делали, поскольку не имели необходимого боевого опыта. На сегодняшний момент вооруженная борьба в ходе СВО продемонстрировала, что традиционные системы, такие как фронтовая и армейская авиация, военно-морской флот, даже ВДВ, как это ни прискорбно прозвучит, потеряли изначально заложенный принцип применения. Можно ли сегодня себе представить, что, скажем, тяжелые военно-транспортные самолеты прорвутся через фронт и высадят парашютный десант в тылу врага с тем, чтобы он закрепился на плацдарме, ожидая подхода основных сил своей армии? Я таких возможностей сейчас не вижу.

Можно ли себе представить, что вертолеты или, скажем, истребители, штурмовики, могли бы подойти не просто к линии фронта, а зайти за нее и наносить ракетно-бомбовые удары по объектам противника? Тоже невозможно, потому что, опять же автоматизированные системы противовоздушной обороны не позволяют это сделать, и это я еще не говорю про средства радиоэлектронной борьбы. В итоге: сейчас авиация применяется без заходов в зону ПВО противника — то, на что она, по сути, не была рассчитана, поскольку создавалась в других условиях и для ведения других боевых действий против другого противника.

Если говорить, например, про флот, то он тоже сегодня применяется исключительно как платформа для запуска крылатых ракет дальнего действия, а подойти близко к берегу не может в силу того, что передвижение российского флота фиксируются робототехническими средствами воздушного и космического базирования стран НАТО, которые передают украинской стороне координаты наших кораблей. Таким образом, многие доктринальные вещи, которым учили в военных академиях, сегодня достойны только того, чтобы положить их на полку.

С другой стороны, мы видим, что резко активизировалось применение робототехники. Намного эффективнее с точки зрения поражения объектов противника и снижения потерь собственных войск вести боевые действия с помощью FPV-дронов или тяжелых ударных дронов многоразового или одноразового использования, наземных беспилотников типа робототехнического комплекса «Маркер», которые хорошо вооружены и малозаметны в силу других размерных характеристик по сравнению с традиционной боевой техникой.   


«Маркер» — это уникальная система, которую можно использовать в засадной тактике, наносить удар и быстро уходить из зоны ответного удара. Даже в случае потери комплекса, все равно речь идет о железе, а не о человеческой жизни, что чрезвычайно важно. Я считаю, в этом огромное преимущество данной платформы.

Развитие робототехники и автоматических систем управления может привести к тому, что уже в ближайшем будущем нам придется отказаться от таких интересных и романтических профессий, как специальности, скажем, связанные с пилотируемой космонавтикой, потому что, если космонавты времен Юрия Гагарина каждым своим полетом совершали все новый и новый подвиг, своими руками  реализуя или помогая создавать все более и более сложные технические «произведения» в космосе, то на сегодняшний момент космонавт — это во многом очень исполнительный высококвалифицированный оператор, руководимый Центром управления полетами. При развитии робототехнических средств надобность в этой профессии практически исчезнет. Это объективная закономерность.

К тому же пребывание человека на космической станции требует очень сложной системы жизнеобеспечения экипажа, большого количества усилий, для создания приемлемых условий существования. Применение робототехники, как автономной, так и дистанционно управляемой, снимает эти проблемы.

Человек сейчас скорее становится оператором, чем исполнителем. Это применимо не только к космонавтике. Оператор, например, может находиться вдали от поля боя. Так, сегодня мы испытываем одну интересную военную «игрушку», которая позволяет, сидя в московском кабинете или в Донецке в пункте управления дистанционно контролировать беспилотник, который в этот момент будет находиться в воздухе где-нибудь в Херсонской или Запорожской областях. Что это? Это, конечно, новая реальность, которую надо учесть, понять, принять, пересмотреть прежние подходы к применению техники на поле боя и активно внедрять новые технологии. 


— Ваша семья уже в третьем поколении занимается инновациями. Ваш сын Алексей Рогозин, руководитель «Центра развития транспортных технологий», тоже занимается беспилотниками.

— Даже в четвертом поколении — у меня старший внук Федор уже тоже начал идти по нашим стопам. Он недавно закончил Московское суворовское военное училище и поступает на физический факультет МГУ, у него уже есть свои первые изобретения.

 Если говорить про сына Алексея, специфика нашего военно-технического центра состоит в том, что мы работаем как с внутренними изделиями, то есть с теми, которые созданы нашим конструкторским бюро и на нашей производственной базе, так и с нашими внешними партнерами.

Мы обеспечиваем разработчикам «зеленый коридор» в зону СВО, чтобы избежать бюрократии и препон, обеспечить боевую апробацию своих изделий, получить замечания в условиях, приближенных к боевым или непосредственно на линии соприкосновения, доработать изделия, снова привезти их для итоговых испытаний и далее рассчитывать на серийное производство. Поэтому для нас, как говорится, на этой войне все родные — не только свои собственные инженеры, но и инженеры партнерских организаций. Мы все работаем на одну Победу.


В настоящий момент, если говорить про наши разработки, мы трудимся над созданием дрона-ретранслятора, который позволяет в определенном радиусе управлять другими дронами, обходя проблему заслона средств радиоэлектронной борьбы противника. Решение простое и элегантное: расположить дрон-ретранслятор на большой высоте, выше зоны работы РЭБ. Кроме того, такой подход увеличивает радиус управления другими дронами, тем самым расширяя дальность применения дронов-камикадзе по объектам противника.

Коптер создан в основном на российских комплектующих, и мы шаг за шагом избавляемся в нем от внешних компонентов. Эту машину мы уже тестируем на полигонах. Она может применяться в качестве ударного дрона, но в целом мы исходим из того, что сейчас прежде всего нужен ретранслятор.

Вторая машина — самолетного типа, поскольку наши инженеры — в основном самолетчики. Мы конструируем дрон, который можно использовать как в многоразовом режиме — сбрасывая снаряды, так и в качестве дрона-камикадзе, который способен нести полезную нагрузку до ста килограммов. Если сравнить его с «Ланцетом», который несет 3 кг, то, конечно, боевое могущество нашей машины намного выше, поэтому мы стараемся как можно быстрее начать испытания. Полагаю, такой ударный беспилотник очень пригодится нашей армии.

Третье направление — получение информации о действиях противника. Здесь мы работаем с инженерами, математиками и специалистами в области оптических систем, их синергетический эффект позволил создать оптико-электронную систему слежения, незаменимую на поле боя. Она в автоматическом режиме способна выявлять любые аномалии, любые движения на глубине 20-30 километров, что чрезвычайно важно с точки зрения решения проблем контрбатарейной борьбы. 


Если говорить про разработки наших товарищей и коллег, то тут речь идет в основном об ударной технике, в том числе уникальной, например, беспилотниках-носителях крупнокалиберных пулеметов.

Также работаем над дронами-перехватчиками, которые действуют по принципу хищника: сначала выслеживают дрон противника, обеспечивают его сопровождение, а затем поражение. Эта направление тоже считаем очень перспективным.

Плюс к этому мы очень активно сотрудничаем с нашими уральскими друзьями — инженерами из Екатеринбурга, которые работают над электронными планшетами и электронными прицелами для минометной и ствольной артиллерии.

— Вы уже говорили про проект «Маркер», а в другом интервью упоминали, что Фонд перспективных исследований финансировал создание роботизированных комплексов «Нерехта». Можете несколько слов сказать про эту разработку?

— «Нерехта» — очень интересный комплекс, я видел его на испытаниях еще несколько лет тому назад, когда работал в правительстве. У роботов «Нерехта» есть своя специализация — один является разведчиком, другой, соответственно, обладает способностью поражения целей.

Но это техника работает в операторском режиме. «Маркер» отличается от «Нерехты» тем, что у него предусмотрен автономный режим работы, что крайне важно, допустим, в случаях потери связи с оператором, когда он не может управлять выводом машины с поля боя. 


Еще одно большое преимущество «Маркеров» — способность к коммуникации друг с другом, то есть когда несколько машин находятся на поле боя, одна из них может выступать как управляющая машина, раздавая целеуказания компаньонам. Это тоже очень перспективная тема.

Я в целом интересуюсь тем, что делает НПО «Андроидная техника» в Магнитогорске, это мои друзья, с которыми мы запускали в космос робота Федора. Помните, что я пошел на риск, как руководитель ракетно-космической отрасли, когда поручил провести испытания корабля «Союз МС» в привязке к новой ракете «Союз-2.1а» с участием робота. Для испытания связки корабля и новой ракеты мы были обязаны осуществить пуск без экипажа, но я решил использовать возможность для тестирования робототехнической системы в космосе. Так Федор, названный в честь моего старшего внука, полетел на МКС. 


В итоге мы получили уникальные данные, потому что это был первый опыт работы экипажа профессиональных космонавтов с «аватаром». А вот как управлять им в условиях невесомости — это для нас оказалось большой неожиданностью. Земные методы оказались не всегда применимы в условиях космоса. Но это тот самый уникальный опыт, который мы приобрели. Он не негативный, а, наоборот, положительный, машина справилась со своей задачей, пусть и другим путем. И этот иной путь как раз был подсказан практикой полета в условиях реальной невесомости.

Я думаю, что человекоподобные роботы, управление которыми ведется в режиме копирования движений человека, имеют право на существование. Если вы управляете машиной джойстиком или через планшет, вы не сможете получить того эффекта присутствия, который необходим для определенных операций. По сути, благодаря возможностям управления «аватаром» человек как бы переносится во времени и пространстве. 


Например, для Луны или Марса можно было бы сделать робота-кентавра, когда верхняя часть повторяет торс человека, тем самым позволяя человеку-оператору дистанционно выполнять привычные движения — брать руками-манипуляторами предметы, поворачивать голову для осмотра местности, а нижняя часть была бы приспособлена для передвижения по поверхности небесного тела, то есть здесь вместо ног более предпочтительны колеса. Отсюда и возникала идея о роботе-кентавре.

То же самое относится к роботу для выполнения задач на внешней поверхности космической станции. Чтобы он передвигался по внешнему борту ноги ему не нужны, его может переносить с места на место рука-манипулятор. А вот верхняя часть туловища предпочтительнее чтобы была антропоморфной, чтобы космонавт или оператор с Земли с помощью специальных очков мог видеть «глазами» робота и управлять его манипуляторами дистанционно с помощью специального костюма, находясь в этот момент в безопасности — внутри станции, если оператором выступает космонавт, или даже из Центра управления полетами. То есть снимается риск здоровью и безопасности космонавта, ему не требуется выходить в открытый космос, чтобы проделать ту же работу непосредственно своими руками.


— А какие еще виды роботизированной техники для космоса можно создать? Исполнительный директор «НПО «Андроидная техника» Евгений Дудоров говорил, что на Марс, скорее всего, сначала отправятся роботы, чтобы подготовить людям базу. Ведь не будут же космонавты сами там лопатами махать.

— Конечно, космосу нужна роботизация и автоматизация. Если между Луной и Землей задержка сигнала составляет несколько секунд, то с Марсом уже несколько минут. Это совершенно разные принципы управления. Робототехнический комплекс для Марса должен обязательно обладать элементами искусственного интеллекта, чтобы ориентироваться на местности и выполнять базовые задачи автономно: чтобы робот по заранее заложенной команде мог собрать какую-то конструкцию, проложить кабель или выполнить иные задачи. 


— Есть еще такой концептуальный вопрос. Вообще предполагается, что земляне все вместе будут покорять космос, но сейчас мы видим, что китайцы делают свою станцию, мы делаем РОС, американцы продвигают свои проекты. Есть фантастический роман, где описываются группы планет, разделенные по национальному признаку. Вот американские планеты, вот китайские, русские, арабские. Условно говоря, Венера — советская, Марс — американский. Насколько вообще правильно такое разделение в космосе, когда каждый идет своим путем?

— Здесь многое зависит не только от политики, но и от применения единых стандартов. Скажем, если наш корабль летит к нашей станции, то у него должен быть где-то в запасе шлюз, позволяющий пристыковаться и к американской, и к китайской станции, и наоборот. Они должны быть все-таки способны в случае чрезвычайной ситуации прийти на помощь друг другу. Потому что человечество, когда оно стоит перед такими глобальными вызовами, двигается в сторону Вселенной, расширяет познания о ней, безусловно, должно создавать технику, согласовывая требования к основным системам: стандарты стыковочных механизмов, систем жизнеобеспечения и электропитания.

— То есть в одиночку там больших целей не достигнуть?

— Это очень дорого, глупо и недальновидно. Но при этом в вопросах обеспечения национальной безопасности необходимо опираться на национальные космические системы.


— Еще про робота Федора уточнение. Все-таки это наша боль, что в 2016 году мы уже имели те технологии, которые сейчас Илон Маск показывает на своем роботе «Оптимус». Почему не нашлось тогда инвесторов, чтобы развить эту технологию?

— Это потому, что в Соединенных Штатах капитализм уже много-много лет. Наш капитализм — дикий, тщеславный и эгоистичный. Наши капиталисты предпочтут купить очередную яхту вместо того, чтобы сделать что-то полезное стране с точки зрения развития технологий. Наша буржуазия — самоеды, вот в этом проблема.

Маск выдающийся, конечно, предприниматель, авантюрист, в хорошем смысле, работающий, к сожалению, на Пентагон, по понятным причинам. Но, тем не менее, он как раз умеет и свои деньги вкладывать, и собирать чужие, для достижения вау-эффекта, который необходим для обеспечения социальной и политической поддержки его проектов. И несмотря на то, что он вроде как занимается технологиями, на самом деле он становится яркой политической фигурой. И если бы он родился не в ЮАР, а в США, то, конечно, мог бы рассчитывать на президентский пост. 


— У вас длительная история отношений, если так можно выразиться. То есть вы к нему в целом относитесь достаточно уважительно?

— Да, однозначно. С большим уважением. Хотя его Starlink — для нас вражеская система. Он создал то, что является для наших войск проблемой. Мы в ответ создали средства, которые позволяют блокировать работу этой системы в определенном районе. Но, если говорить по существу, абстрагируясь от конкретики сегодняшнего тяжелого и грозного дня, то, конечно, безусловно, это яркая фигура. И если бы у меня, например, как у администратора, был бы такой Илон Маск, русский Илон Маск, я был бы просто счастлив.

— Военные разработки рано или поздно переходят в гражданскую, мирную сферу. Сейчас начинают развиваться беспилотные перевозки грузов, «Яндекс» тестирует автономное такси в Москве. Как вы в целом относитесь к тому, что все это плавно перетекает в реальную экономику?

— Вы еще забыли «Андроидную технику» с беспилотным «Уралом». Под такие технологии надо создавать совершенно иную инфраструктуру, потому что, если говорить про военную составляющую, то тут все понятно. Если сделать машину, которая, с одной стороны, подходя к переднему краю, могла бы доставлять боекомплекты, питание, воду, все необходимое для наших фронтовиков, то это было бы замечательно, при этом она на обратном пути могла бы эвакуировать раненых. Мы говорили на эту тему, такая машина очень нужна. Но если мы говорим про гражданскую инфраструктуру, то такого рода техника способна вообще перевернуть наш подход к логистике и созданию транспорта.

Нужны мощные транспортные робототехнические комплексы, которые могли бы использовать наши трассы от Дальнего Востока в европейскую часть страны для перевозки больших грузов.

То есть это не фуры с водителями, которые где-то застревают, где есть человеческий фактор, а рассчитанная по единой программе система передвижения грузов по всей стране по специальным трассам, чтобы какой-либо сбой не мог привести к каким-то дорожно-транспортным происшествиям с человеческими жертвами.

Такие специальные трассы изменят стратегический характер логистики в стране при наших колоссальных расстояниях. И, конечно, они будут востребованы в других странах с большими территориями — в Китае, Казахстане, США, Австралии и др. 


— Если бы обстановка в мире была спокойной, можно было бы теоретически под Беринговым проливом прокопать тоннель и соединить материки автодорогами, связать напрямую Китай, Россию и США.

— К сожалению, люди, по сути дела, порочные животные. Им все время надо съесть себе подобного, кого-то толкнуть, пихнуть. Пока человечество несовершенно. Вот будем все коммунистами — создадим идеального человека, заживем нормально и эти технологии пригодятся. А пока все живут в мире капитализма, человек человеку не друг, а зверь, и вряд ли такие проекты способны реализоваться.

— В России больше 60 тысяч километров госграницы, которую нужно контролировать, плюс необходимо осваивать северные территории. Эти беспилотные системы мы могли бы использовать и на этих направлениях, верно?

— Однозначно. Беспилотники должны быть использованы везде. Например, для контроля газопроводов и нефтепроводов. Потому что зачем ходить вдоль этого нефтепровода бабушке из ВОХРа, где ее в тайге, не дай Бог, может медведь съесть? Или, например, использовать вертолеты, которые сжигают колоссальное количество топлива?

Все это необходимо делать именно с помощью беспилотников и датчиков, подключенных к интернету вещей, которые должны показывать любую аномалию вдоль любого объекта, будь то плотина, или, скажем, какая-то станция, мост, труба — все, что связано с ранимой критически важной инфраструктурой. Все это должно быть нашпиговано датчиками. А визуальное наблюдение, доставка туда технических средств для ремонта — должно обеспечиваться беспилотниками.

— Вопрос про бытовых роботов. В течение десяти лет какого робота вы бы хотели увидеть у себя дома, чтобы он заботился о вашей семье или помогал на даче?

— Мне роботы точно в семье не нужны, потому что я ее очень мало вижу. А так я своих родных обниму почаще. Но, скажем, обеспечение безопасности дома — да, конечно, здесь я мог бы положиться именно на такого рода технику. Правда, она должна быть замкнутого контура, чтобы внешний игрок не вошел бы в эту сеть и не использовал бы ее против хозяина. 

— Сейчас уже проектируются системы кибербезопасности для интернета вещей. Но для роботов пока такую систему не внедряют. Например, исполнительный директор «Андроидной техники» Евгений Дудоров предлагает создать сеть Робонет. Как вы думаете, не пора ли организовывать защищенную сеть для роботов и беспилотников?

— Вы смотрели фильм «Терминатор»? Не боитесь, что закончится именно так? Я по крайней мере давно уже обратил внимание на то, что появляется в результате фантазий сценаристов, фантастов, замечательных и талантливых людей, потом обязательно будет реализовано в жизни, начиная от Немо с его подводными лодками, заканчивая Беляевым с его космическими кораблями и т. д. 

Фильм «Терминатор», кстати говоря, мне очень нравится, потому что, если убрать всю эту беллетристику со Шварценеггером, там интересен сам по себе факт, что люди создают некую кибермашину, которая должна обеспечивать их безопасность, а она потом поднимает восстание против человечества. 


Искусственный интеллект вполне способен вырваться из-под контроля человека. Поэтому здесь должны быть, конечно, ограничения. Кстати, Илон Маск на эту тему неоднократно высказывался. Должны быть определенные ключи безопасности, которые находятся исключительно в руках человека.

Мы сегодня говорили по поводу «Нерехты» и «Маркера». Машина самостоятельно может проснуться, когда ее сенсоры обнаружат движения противника. Машина может выдвинуться на боевой рубеж, может зарядиться для начала поражения противника. Но сигнал на открытие огня, то есть право на то, чтобы решать жить противнику или не жить, должен дать только человек, а не машина. Если же мы это сделаем иным образом, неизвестно, по кому будет этот огонь открыт.

Точно также, если вопрос касается, допустим, противоракетной обороны. Вся ПРО основана на автоматическом исчислении угрозы и подготовке к открытию огня. Но взвод ее на ее применение должен быть отдан только человеком.

То есть, грубо говоря, в условиях эскалации глобального напряжения, когда мы стоим в полушаге от ядерной войны, может возникнуть ситуация, когда человек просто физически не может успеть среагировать на начало нападения, поэтому может передать бразды правления автоматике. Как поведет себя автоматика никто не знает. То есть такой шаг, как передача возможности принятия решения от человека роботу, уже создает предпосылку для катастрофы.


— Российская индустрия робототехники находится еще в «юном возрасте», ей нужно помочь вырасти. Вы бы поддержали идею создания в Министерстве промышленности и торговли департамента робототехники?

— Я поддержал бы создание Министерства робототехники, на полном серьезе. Я считаю, что Министерство промышленности сегодня выполняет функции около 30-ти союзных министерств. Физически они не могут охватить все сферы деятельности и превратились в узкое горлышко.

Приведу простой пример. Когда мы занимаемся беспилотниками, мы чувствуем свою колоссальную зависимость от элементной базы, от различных компонентов и комплектующих. От тех же самых литиевых батарей или электромоторов иностранного производства. Нам приходится заниматься вопросами импортозамещения или получения импортных комплектующих буквально на бегу. Поэтому, скажем, я бы поддержал и создание отдельного Министерства электронной промышленности. Нам оно жизненно необходимо.

Необходимо начать финансирование создания новой национальной промышленности. Те же китайцы, например, создавали с нуля свою микро- и радиоэлектронику. Мне эта история очень понравилась, я считаю, она до гениальности проста. Первым делом они просто запретили использовать монеты, чтобы звонить с таксофонов. Для того, чтобы позвонить, полтора миллиарда китайцев должны были дойти до ближайшего почтового отделения, купить там талончик, куда уже была встроена примитивнейшая микросхема. И это создало колоссальный спрос на микроэлектронику внутри страны. То есть важнейшая задача государства — это создание внутреннего рынка для инноваций.  


У нас в стране в будущем надо создавать министерства и по робототехнике, и по микроэлектронике.

Потому что никакой робототехники не будет, если у нас сохранится зависимость от импортных комплектующих. Все критически важные технологии должны быть созданы внутри РФ и находиться под государственным контролем, а не в руках частников, потому что частник, как я уже говорил, в условиях нашего эгоистичного капитализма, может хвостом вильнуть, забыть о родине и, как Олег Тиньков, сказать: «Я не я, и лошадь не моя».

— В России уже появляются электроприводы, которые дешевле немецких в пять раз. Можем, когда захотим. Нужно заниматься компонентами.

— Они будут в пятьдесят раз дешевле, если на них пойдет серийный заказ. То есть они изначально уже стоят дешевле, надо делать на этом акцент. Банки должны выдавать гранты на такого рода работы с тем, чтобы изобретатель мог довести их до реально действующего демонстратора технологий. Это раз. Во-вторых, у армии, у Министерства обороны, должен быть особый порядок принятия на вооружение инициативных работ, а не то, как сейчас, когда инноватор должен не только создать что-то гениальное, а потом еще ходить и стучаться во все двери со словами: «Вам это нужно больше, чем мне, я для вас это создал».

Такого механизма в стране до сих пор нет несмотря на то, что я уже год призываю Минобороны сделать шаг в сторону частных инженерных компаний. Поэтому здесь очень многое зависит не только от таланта инженеров, а от того, насколько государство готово двигаться им навстречу.

— Финальный вопрос о приятном. Вы выступили одним из продюсеров фильма «Вызов», который снимался в космосе…

— И автором идеи, и продюсером.

— Довольны ли вы итоговым результатом?

— Да, я, безусловно, очень доволен, потому что это моя победа. Все были против кроме Константина Эрнста, которому эта идея понравилась. Изначально я написал синопсис, показал ему как я вижу сценарий фильма, о чем он должен быть, и он схватился за эту идею. 


И дальше уже сценаристы стали ее развивать, предлагать нам различные варианты. Мы корректировали версии сценария до последнего момента, вместе подбирали актеров исходя из того, что это должны быть действительно талантливые артисты, способные выполнить такого рода задачи.

Мы провели очень сложный конкурс, отобрали из трех тысяч заявок 50 девушек, которые прошли медицинскую комиссию. Отобрали Юлию Пересильд, которая оказалась не только абсолютно здоровым человеком, но и великолепно сыграла.

 

Мы выкинули из этого фильма практически всю муть, которая обычно преследует российские кинематографические произведения, но сохранили сам вызов. «Вызов» — это не только название фильма, это не только вызов врача на орбиту, это вызов, брошенный нами всей отечественной деградирующей культуре, когда из хороших современных фильмов про войну я могу назвать только «28 панфиловцев». Печально, да?

Мне мешали, отговаривали, убеждали: «Нет, нет, это не получится, только через мой труп».  Высокопоставленные люди препятствовали, но нам удалось реализовать проект. Я пошел на риск и добился своего, а Константин Эрнст и его команда блестяще справились со своей частью задачи — сняли потрясающий фильм. 


Я горжусь этим фильмом и получаю добрые отзывы от зрителей. Вместе мы все-таки стали первыми — первыми сняли художественный фильм в космосе, первыми за четыре месяца подготовили экипаж.

Фильм прежде всего посвящен нашей отечественной космонавтике, и он, я верю, обязательно возродит романтику этой профессии. Уверен, что фильм вызовет приток молодых специалистов в отрасль. Фильм, безусловно, и это было мое условие, показал реально работающих людей в Центре управления полетами и Центре подготовки космонавтов. Я хотел показать «свой народ», о котором мало кто знал. Я хотел показать космонавтов, которых теперь, в отличие от времен моей молодости, не знают по именам. Раньше знали, сейчас нет. Теперь узнают. И это правильно. 


Несмотря на определенные художественные допущения, фильм показал, что пилотируемая космонавтика никогда не была рутиной. Это история подвигов. Ну и, конечно, фильм посвящен врачам, которым я, как и многие, бесконечно благодарен за тот трудовой подвиг, который они совершили во время пандемии. Нас мучал ковид, но врачи мучались больше всех. Поэтому я хотел этот фильм посвятить врачам. Тем более у меня мама врач тоже, царствие ей небесное, а отец принимал непосредственное участие в проекте «Буран», поэтому это также семейное большое дело — космонавтика и медицина. Поэтому я очень рад проделанной работе и, если бы вернулся назад во времени, поступил бы точно так же.


11.08.2023
Беседовал Николай Алексеев
Фото: из личного архива Дмитрия Рогозина; «НПО «Андроидная техника»; «Централ Партнершип»; Shutterstock

Мы рекомендуем:

Правительство сформировало восемь нацпроектов технологического лидерства

Правительство сформировало восемь нацпроектов технологического лидерства

Названы победители премии «Надежда на технологии»

Названы победители премии «Надежда на технологии»

Правительство сформировало восемь нацпроектов технологического лидерства

Правительство сформировало восемь нацпроектов технологического лидерства